Как и у многих хороших Львов, у него было приятное лицо, артистические манеры, душевная теплота в отношениях, и он был очень умён. Приятно видеть человека хорошего происхождения - всё-таки трудно удержаться от этого замечания.
После смерти Бодрийяра почти окончательно закончилась эпоха Французской мысли, которая имеет довольно долгую и очень продуктивную историю. Несмотря на прославленность Вольтера, Бодлера и прочих классиков, французы интересней в наше время, в период 1950-1970-х годов. После двух Великих войн Европа оказалась в ужасающем состоянии и французы взяли на себя роль прогрессивных, так сказать, передовых мыслителей, надобность которых, соответственно, осмыслить происшедшее, взглянуть на прошлое из современных реалий и попытаться увидеть горизонты будущего. Я очень хорошо знаю новую философскую школу Франции, да и начал свой философский путь с Монтеня и Паскаля (плюс Цицерон - первые серьёзные книги по философии, которые я прочитал; мне было 14-16 лет). Впечатления остались очень хорошие, на самом деле. Никто в Европе - ни англичане. ни немцы, ни русские, ни кто-либо ещё не были столь интенсивны в XX-м веке. Касаемо же США, то до войны эта страна считалась находящейся в ментальном поле Европы и специально "американская мысль" никак не выделялась. После войны Америка зажила своей собственной жизнью, полностью отрезанной от Европы. Кое-что интересное создали и они.
Трудно оценить по каким-либо критериям степень этой продуктивности. Заметим лишь результаты: французская школа радикального психоанализа шагнула гораздо дальше Фрейда, открыв массу невероятных парадоксов (так, например, Лакан рассуждал о потаённой садистской морали Канта, а у де Сада, напротив, находил движущим моментом высокие моральные императивы); Фуко исследовал историю санационных учреждений (тюрем и дурдомов) и пришёл к поразительному открытию: надобность этих учреждений была сугубо политической и нарастала по мере нарастания диктата государства (психиатры Лэнг и Сас удостоверли это в своих работах); Батай, Дебор и другие французские "леваки" предлагали альтернативы капиталистическому обществу в той или иной степнеи радикальности (например, Батай предлагал полностью отказаться от денег, перейдя на обмен натурой - отдавай то, чем ты можешь поделиться, и бери то, что тебе нужно, платить не надо, - концепция, построенная на каком-то невероятном, запредельном гуманизме, потому что.... вы не поверите, в основе таких отношений должна быть добрая воля... финиш просто, катары бессмертны), - кстати, где-то было упоминание, что уже в наши годы где-то в Англии в двух маленьких посёлках действительно отказались от денег (у них там были какие-то купоны вместо них), - Дебор же, ненавистник фальши, предлагал в основе общественных отношений поставить "террор страсти" - тотальную искренность и безоговорочную честность (опять же, какой-то крайний инфантилизм, но, согласитесь, вдохновляющий и очень похвальный); куда-то уже в совершенно немыслимые рамки за пределами даже радикального психоанализа продвинулись Делёз и Гваттари; полный отказ от характеристик объектов и субъектов, исключение описательных прилагательных ("такой-то", "сякой-то") из письма предлагал и использовла Барт, таким образом предоставляя сути вещей и людей жить своей полнейшей автономной жизнью вне репрессии слова или дела (я даже не знаю, какие степени гуманизма тут могли бы быть в подобной концепии). - Этот чёртов гуманизм, от которого французы всё никак не хотят отказываться - это нечто почти загадочное, право слово... Также нельзя не отметить особую часть французских мыслителей, эмигрировавших из Румынии (писали на французском) - Эжен Ионеско, Жан Парвулеско и особенно мною ценимый Эмиль Чоран. Они также внесли очень важную роль в общей канве современной французской философии.
Бодрийяр также был родом из тех бурных годин, но оказался тем человеком, который продолжал тянуть лямку, так сказать, французского передового отряда, как бы не замечая, что товарищи падают один за другим, кончая с собой, не в силах пережить крушение идеалов (Дебор, Делёз), или от болезней и старости, которая столь омерзительна. Так и остался наш славный Бодрийяр один. - Трудно не позавидовать, конечно.
Наконец, пошатнулся и он и прекратил. Это был уже 2007 год.
Хороший был человек - вот, казалось бы, мало ли их, хороших, да почти о каждом так скажешь, но нет, таких ещё поискать. Под "хорошествью" я поразумеваю великолепное качество мысли, потрясающую продуктивность, прекрасный характер. Бодрийяр писал для удовольствия, с неподдельным интересом, ему просто нравился его труд. Читается это тоже невероятно интересно. Мы даже прощаем ему политоту и внимание к сиюминутным текущим моментам, но есть и много другого, помимо этого.
После Бодрийяра ещё некоторое время жил Гор Видал (1925-2012) - также мыслитель, интересный сам по-себе (в современной французской философии, апропос, это называется "жизнетворчество", когда сама жизнь человека - творческий процесс (неважно, создаёт ли он артефакты, типа книг* и песен, или нет); кстати, именно это и является полноценной жизнью, в пику механистической функциональности (семья, работа, распорядок дня, бестолковый угар редких и примитивных "развлечений", типа пивка с шашлыком), которую французские "леваки" традиционно ненавидели до крайней степени, до перехлёстов, если вспомнить, опять же, великого гуманиста де Сада), а затем смелость продолжать Французский путь философии взял на свои хрупкие плечи Мишель Уэльбек (род. 1958). Я отношусь к нему в духе "эй, гарсон, изобрази мину", и он улыбается своим педерастическим ртом. Триста чёртовых страниц мне потребовалось отлистать, чтобы найти - уже в самом конце книжонки - некую вроде как примечательную типа мысль. Подозреваю, что даже она прозвучала более-менее разумно по чистой случайности (вероятно, погрешность русского перевода). Перефразировав старину ван Блерка, восклицаю: "Бодрийяр, Бодрийяр, вернись, Бодрийяр!..", но, конечно, вернуться он может только в виде зомби, а это страшно. И это не шутки. Так что... А, собственно, что? Чёртова философия.
___________
* Написание книг - очень скучное дело. За всю жизнь я написал только один роман (не считая дневника, который также переформатировал в роман, придав заметкам литературную форму). Песен же сочинил несколько сотен (в рамках что-то вроде 50 музыкальных проектов); создал три новых стиля и ещё кучу побочных наработок. Оценили это разве что в Нидерландах и, в некоторой степени, в Швеции (им понравился тон моих песен). Чрезвычайно высоко ценю искусство кинематографа и всю жизнь мечтал снять хотя бы один фильм; к сожалению, не довелось. Написал дюжины две-три сценариев, по крайней мере (идей вообще было оцень много). Литературу же я в принципе не считаю творчеством, т.к. это суть не что иное, как записанное говорение, поток мыслей, зачастую крайне дефектных (маразматических, психопатических и т.п., разрывы логики, суесловие, плохой слог (ужасный быдлянский слог москвичей - это нечитабельно вообще) - всё это скорее подбешивает, чем увлекает) и на крайне примитивные темы (если пишет баба (любого пола), значит всё вертится вокруг темы совокупления, - какому олигофрену это может показаться интересным?..); писатели (низшая их прослойка - блогеры) - это публика, которая не способна на полноценное творчество, но испытывает некую потребность самовыражения (обычно по причине каких-нибудь комплексов - проблемы с половой идентификацией, метисным или мутным происхождением, завистью к успехам и талантам других, и т.п., их сотни), попытку приподняться над такими же холопами (кунц, дег, богемикус и сонмы их); у престарелых женщин, пишущих после 45 лет возраста, часто можно видеть черты лихорадочного климактерического бреда (им бы в дурку прилечь, а не книжки писать...). Литература - это ужасно, это г...о.
Комментариев нет:
Отправить комментарий